lang

Есть знания универсальные и не устаревающие, по крайней мере, на протяжении жизни человека. Таковы, например, основы математики, физики и химии.

Есть знания узко ситуативные. Поменялась ситуация и эти знания становятся неактуальными, бесполезными. Таковы, например, конкретные нормы права, принимаемые законодательными и другими органами власти. Эти нормы могут быть чрезвычайно актуальными в период их действия, но представлять интерес лишь для историков после их отмены. Речь идет о конкретных нормах права, а не о принципах, исходя из которых, эти нормы создаются. Принципы как раз могут быть универсальными и не устаревающими.

Наука занята поиском универсальных правил (законов). Причем таких правил, в справедливости которых может убедиться каждый. Мир устроен по правилам. Наша задача отыскать их. Чем универсальнее правило, чем фундаментальней закон, тем приятнее и полезнее находка. Из этих универсальных правил (законов) следует невозможность вечного двигателя, невозможность получить золота из ртути химическим путем, невозможность вращения Солнца вокруг Земли. Знание этих правил освобождает от огромного количества глупой, неплодотворной, а иногда опасной работы. Это знание оставляет больше времени для интересных и одновременно продуктивных дел.

К сожалению, в области социальных дисциплин пока не удается так ясно и определенно, как в математике, физике или химии сформулировать универсальные правила, устанавливающие бесспорные связи между разными социальными явлениями. Слишком мало здесь согласия. Слишком много споров. Почти нет ничего общепризнанного. На одни и те же очень важные вопросы обществоведы могут давать прямо противоположные ответы. Например, на вопросы о возможности реализации тех или иных социальных проектов.

Один из таких проектов называется социализмом. Социализм обещает больше свободы, равенства, братства и благополучия при обобществлении имущества (при ликвидации частной собственности, как больше любят говорить социалисты, а вслед за ними и прочие люди). Однако обобществление всегда оборачивается потерей многих привычных и естественных ранее (до обобществления) свобод: свободы передвижения, свободы торговли, свободы слова. Обобществление не устраняет, а по многим оценкам усиливает неравенство в доступе к благам. Обобществление не делает людей братьями и товарищами, даже если между ними принято так называть друг друга. Оно обрекает большинство людей на более бедное существование.

Есть серьезные основания полагать, что реализуемость такой идеи противоречит человеческой природе, что такое общество только для ангелов, а не для людей. Но доказать невозможность осуществления коммунистического идеала столь же убедительно, сколь убедительно доказана невозможность вечного двигателя, еще никто не смог. И пока такого доказательства нет, мы не гарантированы от новых попыток построения коммунизма.

Неуспехи в реализации социализма, удаление от искомых результатов не останавливает энтузиастов, и они готовы продолжить свои попытки. У приверженцев социализма есть вера, что при иных, более продуманных методах обобществлении имущества, они получат больше свободы, равенства, братства и благосостояния.

Социализм — очень популярный социальный проект. Но сегодня, в том числе и в России, он уступает по популярности другому проекту. У этого проекта те же цели: больше свободы, равенства, братства, благосостояния. Но этот проект не предусматривает обобществления имущества («ликвидации частной собственности»). Институт собственности допускается и даже благословляется, но этот институт уже не тот, что при классическом капитализме, лучшим временем которого был XIX век.

Если при классическом капитализме, воспетом Адамом Смитом, собственность священна и неприкосновенна, то сторонники ныне популярного социального проекта рассматривают институт собственности лишь как средство для достижения свободы, равенства, братства и благосостояния. Защита этого института оправдана лишь в той степени, в которой эта защита способствует свободе, равенству, братству и благосостоянию. А там, где не способствует, там незачем защищать собственность, там можно вмешиваться в дела собственника, можно покушаться на его имущество в виде налоговых изъятий, установления запретов и предписаний, а санкцию на вмешательство дает государство.

Социальный проект всеобщего благоденствия

Новый социальный проект обещает государственную поддержку почти всем и почти во всем. Особенно малым и слабым: пожилым, молодым, матерям, детям, отцам, инвалидам и больным, ветеранам труда и войны, студентам, школьникам, жертвам катастроф, безработным, малым народам, предпринимателям и опять же малым — в особенности…

У нового социального проекта есть сходство с социализмом. У них одинаковые цели. Они перестают трепетать перед институтом собственности. Но если сторонники первого проекта относятся к собственности враждебно, то сторонники второго — терпимо. Пусть себе будет до тех пор, пока не противоречит целям проекта. Можно сказать, что новый проект — это смягченный вариант социализма.

Популярный сегодня социальный проект имеет разные названия. Его могут называть «государством всеобщего благоденствия», «смешанной экономикой», «конвергенцией двух систем», «социально ориентированной рыночной экономикой» или «социальным государством». Последнее название закреплено в Конституции РФ. В статье 7 Россия провозглашается социальным государством. Более того, вся наша российская жизнь за последние десять лет — воплощение этого проекта.

Сторонники этого популярного проекта говорят: надо взять все хорошее от капитализма и от социализма. От социализма — бесплатное образование, здравоохранение, государственное социальное обеспечение, легкость сбыта продукции, а от капитализма — инициативу, предприимчивость и изобилие товаров.

Сторонники этого проекта приводят в пример богатейшие страны мира. В этих странах с различными вариациями реализуется проект «смешанной экономики». Отсюда его сторонники делают вывод: проект хорош, и его нужно реализовывать в России. Однако этот вывод нельзя воспринимать серьезно. Нынче во всех странах, за исключением ортодоксально коммунистических и незначительного количества оффшоров, реализуется проект «смешанной экономики». Поэтому выбирать из них самые богатые и объявлять их богатство следствием «смешанной экономики», значит, совершать элементарную логическую ошибку.

Настораживают и результаты реализации нового социального проекта в России: инфляция, «неплатежи», высокие налоги, бюрократизм, коррупция. Массированные усилия государства по выравниванию доходов населения приводят к обратному результату: резкой дифференциации доходов. Тем самым подтверждается тезис Людвига фон Мизеса: чем больше государство печется о каких-то группах населения, тем хуже от государственной заботы этим группам [1, с. 701-707]. Не спасает дело прогрессивное налогообложение, налоговые льготы для малоимущих и государственный контроль за ценами на товары, которые потребляют бедные (хлеб, медикаменты, медицинские услуги, среднее образование, жилищно-коммунальные услуги, общественный транспорт). У богатых, за счет которых по проекту должны поддерживаться бедные, огромные возможности уклониться от налоговых тягот, воспользоваться налоговыми льготами и добраться до государственных средств, собранных, в том числе, на нужды бедных.

Возникает подозрение: как социализм, так и «смешанная экономика» — это не научные проекты, поскольку их реализация не приводит к объявленным результатам. Это проекты чисто политические. Они нравятся массам, и поэтому к власти могут прийти только те, кто демонстрирует готовность реализовывать эти проекты. Неважно, что эти проекты нереализуемы. Важно то, что готовность их реализовывать помогает прийти к власти. Эти проекты реализуются во всем мире не потому, что обеспечивают больше свободы, равенства, братства и благосостояния всех, эти проекты реализуются потому, что большинство думает, что эти проекты обеспечивают больше свободы равенства, братства и благосостояния. Это большинство поддерживает политиков, которые готовы реализовывать эти проекты. Возможно, эти политики сами верят в достижимость декларируемых целей. Но это не важно: верят они в них или нет. Важно красиво декларировать эти цели, и тогда массы приведут тебя к власти.

Похоже, что цели этих проектов в принципе недостижимы заложенными в них средствами. Хотелось бы доказать невозможность их реализации, как доказывают ученые невозможность вечного двигателя, невозможность получения золота из свинца химическим путем, невозможность построения на плоскости треугольника, сумма углов которого была бы не равна 180 градусам, невозможность вращения Солнца вокруг Земли. Однако доказательство невозможности реализации этих проектов необходимо предварить созданием строгого языка, на котором только и можно что-либо доказывать.

Демагогический* язык общественных дисциплин

Язык, на котором рекламируются указанные выше социальные проекты, далек от научных канонов. Более того, язык, на котором говорят представители общественных дисциплин, таких как экономика, право, политология, социология, а вслед за ними все остальные люди, чаще всего лишь имитирует язык науки, по сути, не являясь таковым. Он многословен, и страдает недержанием образов. На нем можно «доказывать» все, что угодно. Когда образы удается разглядеть, то видишь, что они фантастические.

Испорченность языка обществоведов, по всей видимости, связана с тем, что они часто работают на политиков. Политическая работа имеет целью не выяснение истины, а завоевание поддержки масс. В такой работе нужно действовать на чувства, а не на разум, не на логику. Нужны увлекающие призывы, лозунги. Нужно учиться прятать логические несуразности. Нужна опора на авторитеты. В том числе на авторитет науки. Язык обществоведов — это чаще всего агитационный язык или язык, сформировавшийся под влиянием агитационной составляющей. В нем нет той тщательности, которая присуща науке.

Наша цель: еще раз показать, что язык, на котором сегодня обсуждаются и формулируются социальные проблемы, в том числе язык законодателей, плохо способствует взаимопониманию. Более того, это подчас неграмотный язык. Причем, эта неграмотность не второстепенна. Она касается важнейших проблем, от решения которых зависит если не жизнь, то благополучие миллионов людей.

Такой язык устраивает тех, кто считает, что истина всегда находится посредине между крайними, резко выраженными взглядами, тех, кто любит так называемые взвешенные решения, и так называемые диалектические суждения, то есть суждения, в которые можно вкладывать разный, в том числе противоположный смысл. Такой язык устраивает многих политиков и тех, кто на них работает. Но он не может устраивать ученого. Он не может устраивать тех, кому важно знать, что перед ним: рабочий проект или фантазия, которой можно дурачить простаков.

Сказанное до сих пор, возможно, известно, а то и очевидно многим людям. Но мало кто это обсуждает. Разве что у лауреата Нобелевской премии (1974) Фридриха Августа фон Хайека в последней книге вы найдете замечательную главу: «Наш отравленный язык» [2, с.184-205].

Можно выделить четыре класса погрешностей языка, на котором обсуждаются общественные проблемы, том числе проблемы права:

Тавтологии — это повторы. Они безобидны, когда употребляются в шутку. Например, «морда лица», «шутка юмора», «оклад денежного содержания».

Безобидны они и тогда, когда за словами твердо закрепляются новые значения. Значения, явно отличающиеся от первоначальных. Тогда повторы исчезают, и тавтологии перестают быть тавтологиями. Например, «белое белье» — тавтология лишь в том случае, если под бельем понимается только белая ткань. Но сегодня слово «белье» никто так не понимает. Поэтому «белое белье» трудно назвать тавтологией.

Во всех остальных случаях тавтологии могут вызвать недоразумения. Они явный признак того, что люди их использующие, плохо представляют то, о чем говорят. И когда тавтологии с серьезным видом употребляют люди, претендующие на ученость, законодатели или судьи, возможны печальные последствия от плохого понимания предмета, о котором эти люди говорят.

Когда известный человек, Заслуженный юрист России жалуется на «цейтнот времени» в котором создаются современные законы, начинаешь понимать, почему мы пишем «апелляционные жалобы» в «арбитражные суды».

Если банк в рекламе заявляет о безграничном «кредите доверия», то следует делать вывод: рекламодатели плохо понимают, что такое кредит и что такое доверие. А с банком, в котором этого не понимают, опасно связываться.

Если вам предлагают «долговые обязательства», то предлагающая сторона, возможно, имеет смутные представления о долге, об обязательствах, а такая смутность может иметь печальные последствия.

Когда бухгалтеры говорят об «учете расчетов» да еще с подотчетными лицами или по какому-нибудь счету, начинаешь понимать, что с учетом, счетом, отчетом и расчетами дела не могут обстоять благополучно.

Когда заработную плату сплошь и рядом называют выплаченной, ощущаешь, что люди плохо понимают, что такое плата, что плата у них может быть и невыплаченной.

Разговор о «валютных ценностях» делает трудным и запутанным разговор о валюте и о ценностях.

Когда коммунисты собираются уничтожить «частную собственность», им не очень активно препятствуют. Почему? Потому что тавтология «частная собственность», включенная во все учебники, свидетельствует о плохом понимании частного, приватного, собственного. Октябрьский коммунистический переворот (некоторые и здесь употребляют тавтологию «революционный переворот») стал возможен из-за плохого понимания феномена собственности, из-за плохого понимания опасности такого переворота.

Слова неоднозначны. Это их свойство называется полисемией. Слова, которые могут наполняться совсем разным смыслом, называются омонимами. Омонимами являются такие, например, слова как «коса», «ключ», «лук».

Когда люди улавливают изменение смысла слова, то путаницы не возникает. Но так бывает не всегда. Полисемия может ввести в заблуждение. Если уловить нужный смысл важно, то это заблуждение может быть опасным.

Опасную полисемию усугубляет серьезное отношение к тавтологиям. Все слова, участвующие в таких тавтологиях, опасно полисемичны. Так, тавтология «демократическая республика» вызывает подозрение, что республики бывают недемократическими, а демократии не республиканскими. А если республика не только демократическая, но и народная, то в такой «республике» вполне возможен тоталитарный режим.

Тавтология «частная собственность», которую коммунисты собираются уничтожить (не тавтологию, конечно, они собираются уничтожать, а некий порядок, который обозначается этой тавтологией) вызывает подозрение, что есть порядок нечастной собственности или частной несобственности.

Тавтология «государственная политика» вызывает подозрение, что государственная деятельность может быть аполитичной, а политика — негосударственной.

Президент, по нашей Конституции, глава государства. Но неясность смысла слова «государство» делает неясным роль Президента. Если государство — это страна с полями, реками, морями, населением, то у Президента одна роль: он глава всего в стране. Если государство — это организация, пусть даже с большими правами, в частности с правом собирать налоги, то у Президента совсем другая роль: он лишь глава организации. Но Конституция не уточняет, главой страны или организации является Президент. Поэтому Президент может решить сам, главой чего себя считать.

Опасная полисемия характерна для важнейших слов, которые употребляют представители общественных дисциплин, политики, а вслед за ними и прочая публика. Это не только уже упомянутые «собственность» и «государство». Это также «рынок», «имущество», «товар», «экономический», «социальный», «общественный», «монополия», «стоимость», «право».

Не только тавтологии, но и прочие языковые погрешности, которые мы сейчас рассмотрим, опасно размывают смыслы слов.

Если умным предлагают стать справа, а красивым слева, как в одном популярном анекдоте, то это пример недержания основания при классификации. Неясное основание, по которому осуществлялось разделение (то ли красота, то ли ум), вызвало затруднение у бедной обезьяны. При классификации нужно выбрать какое-то одно основание и придерживаться его, не меняя по ходу классификации. Элементарный принцип, который нередко нарушают обществоведы.

Ученый — это всегда классификатор. Но классификация требует тщательности. Плохая классификация может породить массу недоразумений. Обществоведы, подражая ученым, пытаются классифицировать объекты своего исследования.

Вот, например, классификация объектов гражданских прав в статье 128 ГК РФ:

4. Результаты интеллектуальной деятельности,

в том числе исключительные права на них (интеллектуальная собственность).

Исходя из такой классификации, можно оспорить отнесение информации или результатов интеллектуальной деятельности, результатов прочих работ и услуг к имуществу. Неожиданно для многих бумажные деньги оказываются не ценной бумагой. Такие споры и такие неожиданности тоже не способствуют взаимопониманию.

Право собственности принято считать состоящим из трех других прав:

При такой классификации нужны большие усилия для того, чтобы запомнить отличия этих прав и не принять владельца или распорядителя за собственника.

Воспроизводство общественного продукта (у обществоведов продукт бывает общественный и в придачу совокупный) принято делить на четыре стадии:

При этом производство считается главной стадией. Здесь сразу несколько вопросов. Почему и в каком смысле производство считается главной стадией? Почему обмен не является частью распределения? Почему отсутствует стадия выделения?

Правоведы часто закрепляют за словом «обмен» слишком узкий смысл, а именно безденежный обмен. При таком узком понимании обмена многие забывают о том, что купля-продажа — это тоже обмен, но обмен с участием денег.

Тропы — это выражения, которые нельзя понимать буквально. К таким выражениям относятся три вида тропов: метонимия, метафора, оксюморон.

Метонимия — это сокращение речи. Пример: взять Пелевина с полки. Естественно, речь идет о книге, а не о писателе.

Глава города — метонимия, употребляемая для того, чтобы не говорить длинно: глава администрации города. Однако многие, в том числе главы и руководители городов, регионов и стран, забывают о сокращении и начинают относиться к названию должности буквально. Многие граждане начинают требовать от руководителей страны действительного руководства страной, а многие руководители страны действительно начинают руководить страной, вмешиваясь в дела мирных граждан. Например, назначая им цены, по которым они должны покупать и продавать.

Метафора — это уподобление. Поэты называют закат кровавым не потому, что в нем кровь, а потому, что он красный как кровь.

Обществоведы говорят об общественном механизме или организме. Это метафора, её нельзя понимать буквально. Но во многих высказываниях прорывается буквальное понимание. Например, говорят о необходимости регулирования рыночного или хозяйственного механизма при помощи различных инструментов и рычагов. Например, финансовых.

Нельзя буквально понимать и такие выражения как народное хозяйство, национальный доход или продукт, международная торговля, национальные интересы. Хозяйство, доход и интересы бывают у только людей, но не у наций и народов. И торговать могут только люди, но не народы. Но многие забывают о том, что народное хозяйство это сумма хозяйств отдельных людей, что национальный доход это сумма доходов отдельных людей, что национальные интересы это совпадающие интересы людей данной страны. Они всерьез полагают, что народным хозяйством нужно управлять как реальным хозяйством, в котором мы все сохозяева, что национальным доходом нужно распорядиться как реально существующим и принадлежащим всем доходом. Они действительно полагают, что международная торговля, это такая торговля, до которой есть дело всем нам.

Буквальное понимание упомянутых метафор разрушает институт собственности, приватности. Человеческая жизнь все в большей степени становится объектом публичного, государственного контроля.

Оксюморон — это столкновение в одном выражении противоположных по смыслу слов. Пример: веселая грусть, нарядная обнаженность.

Оксюмороны мило смотрятся в поэзии. Но когда они присутствуют в политических программах или в законах — жди подвоха.

Общественная собственность — это оксюморон, когда этим выражением обозначают порядок, который придет на смену уничтоженной «частной собственности». Общественной собственности не бывает, как не бывает живых трупов и горячего снега. Но многие этого не знают и до сих пор пытаются воплотить то, чего не бывает.

Небрежный язык обществоведов делает возможным существование партий и политических движение, пытающихся воплотить невоплотимое.

В физике нет направления, которое бы занималось конструированием вечных двигателей или теоретическими основами такого конструирования.

В химии нет школы, которая бы искала философский камень и методы получения золота из свинца.

Нет астрономов, которые бы настаивали на геоцентрической модели мира. А, следовательно, нет серьезных общественных движений, партий, политиков которые бы настаивали на этих идеях и действовали бы в соответствии с ними.

Но так было не всегда. Когда-то правители держали у себя алхимиков, обещавших сделать золото из ртути или вечный двигатель из шестеренок и ремней, сцепленных особым способом. Когда-то спор о модели мира был политическим спором. Сейчас он перестал быть таковым, так как однозначно решен средствами науки.

Будем надеяться, что спор о возможности достижения целей социализма и социального государства со временем перестанет быть политическим спором. Этот спор будет решен средствами науки. Социальной науки. Пока социальные дисциплины трудно относить к научным дисциплинам. Они пользуются цветистым языком, который хорош для политиков, но не годен для ученых.

Нужно создавать научный язык для описания социальных явлений. Первые шаги в этом направлении делаются.

1. Мизес Л. Человеческая деятельность: Трактат по экономической теории / Пер. с 3-го испр. англ. изд. А. В. Куряева. – М.: ОАО «НПО «Экономика», 2000. – 878 с.

2. Хайек Ф. А. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализм. — Пер. с англ. — М.: Изд-во «Новости» при участии изд-ва “Catallaxy”, 1992.

3. Репин Е. и Репина Н. Этюды о собственности. — Новокузнецк, 1996.

4. Репин Е. и Репина Н. Деньги. Фиаско экономических объяснений. — Новокузнецк, 1997.

5. Репин Е. Н., Репина Н. А. Деньги в их истинном значении. – М.: Школа-Пресс, 1999. – 80 с.

6. Репин Е., Репина Н. Миф о Социуме // Общественные науки и современность. — 1996. — № 5. — С. 28-33.

* Напомним, что демагог, в переводе с греческого, буквально вождь народа, в Древней Греции так называли политических деятелей демократического направления. В современном значении – это политик, который достигает своих целей обманом, лживыми обещаниями, лицемерным подлаживанием под вкусы малосознательных масс (см., например, Советский энциклопедический словарь).

** Всеобщее заблуждение творит право (лат.).