В нашей коммунальной квартире в Москве, на Садовоспасской улице, проживало семь семей. Квартира была большая, бывшая барская, но одно невезучее семейство всё-таки гнездилось в тёмной кладовке при кухне. Причём отказывалось переселяться, боясь прогадать, в ожидании чего-то исключительно комфортабельного.
Комнату рядом с нашей занимало семейство Зориных. Иван Никифорович Зорин, плотный мужчина средних лет, был китаистом. То-есть он просто умел по-китайски, так как родился и прожил молодые годы на Дальнем Востоке, - если и было у него какое-нибудь общее образование, то явно самое скромное, а специального востоковедческого уж точно не было. Но в описываемое время роскошно цвела китайско-советская дружба, и редкое умение Ивана Никифоровича пользовалось государственным спросом: он изготовлял русско-китайские словари разного рода и очень прилично на этом зарабатывал. Ему помогала супруга, плотностью и культурной простотой похожая на мужа и не хуже его владевшая китайским языком в его владивостокской разновидности.
Иван Никифорович был милым человеком, вежливым и услужливым, но страдал национальным недостатком, перед которым даже китайский язык пасует: он периодически впадал в запой. Тогда из-за стенки в зоринской комнате раздавался шум бросаемой мебели, неотчётливые, но несомненно русские вопли и звуки ударов о мягкое. После чего к нам обычно стучалась разгорячённая схваткой супруга Мария Филипповна: она была покрепче мужа и в домашних поединках почти всегда брала над ним верх. Она приходила, чтобы пожаловаться на горькую долю и опротестовать несправедливые обвинения. Подумайте,- восклицала она,- Ваня обозвал меня мордовской курвой! - Что это он спьяну выдумал, - ну какая же я мордовская? Русская я!
Однажды трезвый как стёклышко Иван Никифорович постучался к нам и попросил меня оценить его новый труд. Народный китаист решил расширить диапазон своего творчества, выйти за пределы словарей и вторгнуться в область художественной литературы. В качестве пробного камня была выбрана детская книжка, повествующая, естественно, о раннем периоде жизни председателя Мао. Эту книжку Иван Никифорович не без гордости мне вручил.
Собственно говоря, книжка была не обычной книжкой, а альбомом из нескольких картинок. Каждую страницу занимал большой рисунок, изображавший соответствующий эпизод из жизни будущего вождя. Небольшой китайский текст - всего две или три строчки иероглифов - помещался в нижнем правом углу страницы и был теперь аккуратно заклеен бумажками с русским текстом, напечатанным на машинке. Из текста следовало, что ещё в школе будущий Великий Кормчий отличался редкими душевными качествами, в которых видны предпосылки славного будущего.
Этот текст (конечно, уже русский), насколько я помню, выглядел так.
На этом книжка заканчивалась. Я похвалил Ивана Никифоровича и пожелал ему успехов на новом поприще. Пожелание, увы, не сбылось: между обеими великими державами вдруг возникли трения, советско-китайская вечная дружба пошла на закат, и интерес к детским годам председателя Мао у Детгиза пропал. Замечательная книжка, насколько я знаю, так никогда и не была издана на русском языке.