Боря Шиц был сперва моим студентом, а потом и коллегой-преподавателем в Таджикском политехническо институте, где выучился на архитектора. Впоследствии мы подружились, он бывал у нас дома и делился разными своими проблемами.
Национальность у Бори была довольно странная - русский немец. Что, при наличии у нас обоих склонности к юмору, давало повод для политически сомнительных шуток. Бывало, сидим перед телевизором, смотрим очередной фильм про войну, - на экране стреляют, орут, что-то пылает, а мы переговариваемся: слушай, это наши? - Ваши, ваши.
Папа Бори Шиц был кадровым офицером Красной армии и, наверно, хорошо служил, потому что остался в рядах даже тогда, когда всех своих немцев Вождь народов из армии повыгонял. Так оно и получилось: папа Шиц все военные годы храбро сражался против Вермахта, рисковал жизнью и получал награды, а его жена и двое детей тем временем были выселены из родного дома и передвигались в теплушке в самую глубокую сибирскую глубинку как представители вражеской нации. Чего не бывает!
Об этом периоде его детской жизни Боря мне рассказал. Его с матерью и сестрёнкой завезли куда-то очень глубоко в восточную Сибирь, потом долго везли сквозь девственную тайгу и сгрузили в небольшой деревне. Здесь немецкое семейство было встречено неожиданно доброжелательно. Хозяйка большой многокомнатной избы в старосибирском стиле выделила вражеской семье целую комнату, но уж, конечно, не самую просторную. Да и вообще никакой враждебности не проявила,- а ведь её муж как раз воевал против этих самых фашистских фрицев,- но даже, чуть что, забегала узнать, не нужно ли чего. Подходили и соседки, удивляясь и радуясь, что фашистка с её фашистскими детьми вовсе не страшные. И никаких злых чувств к маме Шиц и её заморенным детишкам никто не проявлял.
А когда мама Шиц принялась распаковывать небогатый скарб, визиты стали совсем частыми: очень хотелось бабам поглядеть на немецкое добро. Однако же, в силу народной деликатности, любопытство слегка маскировалось предложением услуг: не нужен ли веник, или соль для супа, или ещё что. Особенно часто забегала, конечно, хозяйка, очень гордая собой: вот ведь, хоть и враги-фашисты, хоть не всё у них как у нас и даже не всё понятно, а принимаем как людей. Понятие "гуманитарная помощь" тогда ещё не родилось.
В те времена русские немцы уже порядком растеряли свой германский дух, и немецкими у них остались по преимуществу наследственные фамилии, да иногда имена. Но одна особенность русско-немецких семей объединяла их (а может, и сейчас объединяет) с, так сказать, немецко-немецкими семьями: в каждом жилище, будь то коммунальная каморка, дом или замок, должен был на заметном месте висеть портрет предка,- по меньшей мере дедушки. Такой дедушка имелся, само собой, и у семейства Шиц - большая парадная фотография в раме, где нестарый дедушка был изображён в гордой позе, одетый в сюртук, в твёрдом высоком воротничке и с закрученными колечками усами.
Вот этот семейный портрет мама Шиц осторожно вешала на гвоздь, вбитый в бревенчатую стену, когда вошла, в который уже раз, сгорающая от любопытства хозяйка. Она стала перед строгим дедушкиным ликом, уважительно его оглядела, а потом застенчиво и миролюбиво спросила: это ваш Гитлер, да?