Articlas

Зеленая чайхана. В Душанбе мы вновь собрались в Зеленой чайхане, на традиционной суфе Игнатьича. Помимо нашей четверки и самого Игнатьича, здесь были Ших-Али, а также только что прилетевшие Ирина, Вера и Татьяна. Хайдар-ака чистым мясом решил-таки не ограничиваться и заказал обед по полной программе. Правда, без коньяка, поскольку к услугам в данном месте был только чай.

Зеленая чайхана была в те времена целой культурной институцией. Вокруг Игнатьича собиралась пестрая компания: кто-то заходил просто мимоходом, на пять-десять минут, кто-то — в надежде встретить собственных знакомых. Маэстро сидел обычно под легким газом, который он приносил с собой в портфеле вместе с насваем и чернухой, периодически добавляемой в чаёк. Журналисты прихватывали свои статьи в местной прессе по поводу Игнатьича лично или о загадочных явлениях природы, в исследовании которых могли бы помочь экстрасенсы типа мэтра. Как-то раз принесли журнал с рерихнутой поэмой Валентина Сидорова о Шамбале:

"Включив однажды, ты уже не можешь
Сам по себе тот чакрам отключить..."

"Это — ПРО НАС!" — торжествовал Игнатьич, под "про нас" подразумевая "про всех йогов". Эта поэма Сидорова, действительно, произвела тогда фурор в широких кругах мистически настроенной советской интеллигенции, ибо тираж журнала (не помню, к сожалению, как он назывался) был огромен. Данная публикация представляла собой целую культурную революцию, поскольку впервые в государстве развитого социализма откровенная мистика, хоть и под художественным соусом, публично реабилитировалась. Отечественные агни-йоги строили амбициозные планы, их связи шли далеко вверх, в коридоры Небесной канцелярии. Сам Игнатьич не был агни-йогом, но ничего против рерихнутых не имел и вполне позитивно относился ко всем без исключения попыткам альтернативного познания реальности. Если какой-нибудь человек подходил к суфе некстати, то после его ухода Игнатьич демонстративно разгонял пассами оставшееся от невписавшегося визитера поле: "Пусть он это тоже возьмет с собой!"

Недалеко от Зеленой чайханы, в глубине парка, находился шашечный клуб, где Ших-Али тренировал своих питомцев. Почти через дорогу — мастерская Саши Акилова, превращенная в специализированный арт-клуб, куда можно было сходить, для разнообразия, на папироску. Тут же, в двух шагах ходьбы, располагались Главпочтамт и Центральный телеграф — места связи с внешним миром, а также кинотеатр "Джвми", где постоянно крутили индийские фильмы, приходившиеся в самую жилу обкуренной таджикской молодежи: попсовая музыка, секси-девушки, накаченные молодцы, драки, перестрелки, жаркие сцены полуинтима... В какой-то степени Зеленая чайхана компенсировала распад коммуны на Кларе Цеткин. Именно здесь теперь находился оперативный штаб шамбалических экспедиций.

По озерам. Хайдар-ака оставался в Душанбе с Гюлей по своим делам, а потом они собирались поехать оттягиваться куда-нибудь вдвоем. Мы же с Соколом и тремя дамами отправились по маршруту Аллоуддинских и Куликалонских озер. Сначала доехали до Искандер-куля, оттуда прошли до Сарытага, свернули вправо, вверх по реке. Места тут крайне живописные, и Татьяна с Ириной рисовали по пути акварели. Я, пользуясь моментом, тоже испачкал пару листов. За несколько дней подошли к перевалу Казнок. Подъем на него оказался довольно затяжным. Ирину на последних метрах даже пробила истерика, и она преодолела остаток пути громко матерясь. Сверху открывался совершенно инопланетный пейзаж с красными скалами, гигантскими желтыми монолитами и серыми кратерами, за которыми блестели, отражая солнечную атаку, серебряные капельки озер.

Сначала вы попадаете на озеро Малое Алло. Это совсем небольшая круглая пиала, метров двадцать в диаметре. Вода здесь исключительно чистая и вкусная, прямо сладкая. Лучшая вода, которую мне когда-либо приходилось пить. Через час ходьбы вниз вас ожидает Большое Алло. Это озеро покрупнее предыдущего и его берега, напротив, совершенно невероятно изрезаны, образуя интересные полуострова, на которых, словно в отдельных квартирах, мы разбили наши палатки. Сокол, торопившийся покрыть как можно большее растояние за как можно меньшее время, не стал долго тормозиться и, утягивая за собой Веру, ломанул на Куликалоны. Через несколько дней двинулись туда и мы.

Еще один перевал — и вы порпадаете в совершенно новый ландшафт. Куликалоны у меня почему-то сразу вызвали ассоциацию с Индонезией: на фоне желто-оранжевого закатного неба, из глади раскинувшегося поперек горной долины озера, вставал черный профиль скалы, напоминавшей своими формами крассические "даосские" пейзажы Юго-Восточной Азии. Здесь мы провели несколько дней, перекочевав затем на другую сторону водоема, под впечатляющую вертикальную стену с гигантским ледником в верхней ее части. Природа вокруг была просто бешеная, но, как оказалось потом, и это — не предел.

Снявшись с Куликалонов, через день пути, мы, перевалив через очередной хребет, достигли небольшого горного озера, вызвавшего лично у меня совершенно мистические галлюцинации. На самом подходе к воде у меня вдруг резко разболелся живот, да так —хоть ложись... Что я и сделал. И вот, лежу я на берегу под арчой, Ира с Таней заваривают чай, готовят какую-то еду, а на меня накатывает совершенно реальная сцена из классической китайской истории о средневековом генерале Юэ-Фэе: будто-бы я лежу, раненый, только что выйдя из окружения, и две "лисы" заботятся обо мне, сознавая мою миссию и пуская в ход все свои чародейства.

В ту же ночь мне приснился сон. Вижу водоем, а в нем — девушки купаются. Я тоже прыгнул в пруд, и в этот момент начал просыпаться. В таком полумедитативном состоянии на ум пришла история о том, как Конфуций спросил однажды своих учеников, чего бы они пожелали в случае, если бы их желание было непременно исполнена? Один сказал, что хотел бы стать императором, чтобы потом справедливо править Поднебесной. Другой пожелал совершенства в науках, третий — тоже какой-то блестящей карьеры. Наконец, последний ученик сказал, что лично он хотел бы отправиться с друзьями купаться. Конфуций похвалил именно его, но почему — в тексте прямо не сказано. Тут я вспомнил стихи из "Ши-Цзина" о том, как молодежь идет с песнями купаться, и всё встало на свои места: Конфуций похвалил последнего ученика за то, что движение его сердца совпало с ритуалом, т. е. с "каноническими" чувствами, выражением которых считается "Ши-Цзин". Я окончательно проснулся с ощущением невероятной легкости и радости по поводу интуитивного проникновения в природу ли (конфуцианского ритуала).

В этот день мы спустились с озера в долину, и через некоторое время достигли кишлака Рудаки — родины великого поэта. Здесь, в местной чайхане, чайханщик рассказал нам историю про немецких туристов:

— Вот, они сели, заказали чай, плов, шурпо... Ели очень много. Потом хотели расплачиваться, а я им говорю: "Не надо денег, здесь — всё бесплатно!" Они удивляются: "Почему не надо денег?". Я им тогда отвечаю: "Потому что именно отсюда начинается коммунизм!"

В том году мы много общались в Душанбе с Сашей-художником и кругом его знакомых.

26.1.

Саша и Яша. Саша — друг Рыжего по ВГИКу — принадлежал к местной богеме, пользуясь всеми халявами, которые ему предоставлял статус официального члена Союза художников Таджикистана. Мастерская, материалы, выставки, санатории — всё, чего душа не пожелает! Саша проводил половину своего времени в Москве и различных поездках, возвращаясь в Душанбе как на глубокую кланово-родовую базу..Тут все были свои, все — знакомые, всё схвачено, без проблем, без напрягов.

Самое интересное, что никакой реальной продукции при этом производить не требовалось. Саша рассказывал, как за два года так и не представил дежурной комиссии ни одной новой работы, получая при этом зарплату, пользуясь личным ателье в центре города и т.д. Это не значит, что он все это время ничем по жизни не занимался, проводя время в праздном безделье. Александр производил экспериментальную живопись, работая — как я понял из его слов — со светом. Его живопись представляла традиционный ориентальный ландшафт, включая человеческие фигуры, пропущенный сквозь призму специфического импрессионизма с "ренессансным" лицом. Каждое полотно делалось посредством многократной лиссировки, нагнетавшей воздушный свет в тусклую материю холста. Сашиной кисти принадлежит культовый портрет Рама, сделанный накануне его отъезда из СССР в 1981 году.

У Саши был высший кент, которого звали Яша. Яша происходил из старинной семьи бухарских евреев и чем-то напоминал Чарли Чаплина: такой же рыцарь печального образа: гуманист и циник одновременно, существо совершенно беззащитное, но может неожиданно опустить кого угодно. Он играл на саксофоне в цирке, что напротив каландаровского дома у "Гулистона".

Саша и Яша представляли собой квартет, которому бы позавидовали сами Карандаш и Одег Попов. Однажды они выбрили себе маукшки, оставив по краям черные как смоль волосы. В таком виде и гуляли по городу, прикалываясь к интеллигентного вида прохожим: "Эй, ты, дай рубчик! Ну чё ты, рубчик дай!" Реакция ошарашенных сограждан тайно записывалась на маленький шпионский магнитофончик, а потом всё это дело прослушивалось в весёлой компании. Впрочем, ребята не ограничивались в своих перформансах родным городом. Те же самые вещи с "рубчиком" они проделывали, к примеру, в Таллине, посещая наши туманные места. Реакция чопорных эстонцев на такие прихваты представлялась им на порядок забойнее, вызывая просто бешеный стёб.

Розочка. Однажды они устроили "телефонный террор" какому-то известному таджикскому оперному артисту — лощёному толстячку, портрет которого висел у Саши в комнате для прихода. Они где-то раздобыли телефон артиста, и вот Яша набирает номер и начинает пародийным голосом нацмена:

— Алё, Розочка? Дайте мне Розочку!

Розочка — это жена артиста, такая же толстая бухарская тётя. С той стороны линии раздается непонимающий голос:

— Какая Розочка? Что вам нужно?
— Как что нужно? Ты, вообще, кто такой? Розочку позови!
— Я сейчас милицию позову! Чего вам надо, вы куда звоните?
— Эй, ты чё? Ты меня милицией пугаешь? Ты вообще знаешь кто я такой?

С той стороны идут короткие гудки. Вторая попытка:

— Алё, Розочка? Дайте мне Розочку!

И всё прокручивается по-новому:

— Ты чё, ты меня милицией пугать будешь? Ты посмотри лучше в окно! Я сейчас подойду туда со своими ребятами, да? Мы тебя как сурка караулить будем! Что с Розой, где она?

Наконец, после нескольких попыток выйти на Розочку, на той стороне слышно какое-то беспокойство, долетают слова артиста супруге:

— Тебя какой-то хулиган спрашивает.
— Меня? Хулиган?..
— Ну тебя, тебя, не меня же!..

Голос артиста обнаруживает нервические нотки. Роза, наконец, берет трубку:

— Алло, вам кого нужно?
— Розочка, это ты? Здравствуй, дорогая! А это что за козел у тебя там сидит?

Роза к такому обороту дела явно не готова. Возмущается, кладет трубку. Но Саша с Яшей — ребята упорные: show must go on! Всё это продолжается час-полтора. Наконец, коллекция голосов собрана. Еще одна "папка" в архив. Такого рода записей у них было сделано огромное множество. При желании отдельные голоса и фразы можно было обрабатывать и менять местами, создавая совершенно немыслимые сцены.

Шах мира. Но на этом творческая фантазия молодцов далеко не ограничивалась. Чего только стоил один проект с шахом мира — Махмудиком! Это был двенадцати-тринадцатилетний подросток, которого Саша с Яшей случайно встретили на базаре, где тот пытался заработать деньги пением каких-то невероятных куплетов. Ребята сразу поняли, что парень — талант. Ну и стали его "растить". Но не как уличного артиста, а как Шаха мира.

Махмудик, используя весь свой талант артиста, должен был как бы ощутить себя реальным шахом мира, и главное — выработать командный голос и вальяжные манеры. На практике это выглядело примерно так. К Саше на квартиру приглашались гости, часто — симпатичные девушки. В одной из комнат, на огромной тахте, возлежал в подушках Махмудик — в золотой тюбетейке и расшитом шелковом халате. Саша я Яшей вели себя в отношении него крайне подобострасно: приседали, кланялись, складывая у груди ладони: "Чего изволите, величайший?" Шах свысока обводил всех собравшихся полупрезрительным взглядом и командовал: "Ты — пойди сделай мне чай! А ты — помой арбуз!" Постепенно возник целый культ Махмудика, в котором участвовали лучшие представители душанбинской богемы. Если в ситуацию попадали люди со стороны, не посвященные в суть происходившего, то очень скоро крыша у них начинала ехать. Махмудик вел себя безукоризненно, ни перед кем не смущался и был готов спокойно протянуть какому-нибудь чиновнику от Министерства культуры туфлю для поцелуя. А то и девушке. И целовали! Такая была накачена атмосфера.

Иногда Махмудик раскручивался-таки на песни и даже танцы, как правило — в людных местах, непременно желая при этом заработать. Надо сказать, собирал он хорошо. Очень уж забойно выглядели его перформансы, тем более — после сашиных и яшиных проработок. Но самое интересное состояло в том, что ни Саша, ни Яша, ни кто-либо еще из почитателей Шаха мира никогда не видели ни родителей, ни родственников монарха. Никто вообще не знал, где и с кем он живет. Единственное, что удалось выяснить из его личной жизни, так это то, что он учился в школе для умственно отсталых детей. Видимо, его своеобразие воспринималось в семье как сдвиг. Впрочем, Махмудика нужно было действительно видеть!

Одним из Сашиных друзей был Исик — тоже художник, сын усто Мамадали Халикова, с которым я познакомился во время своего самого первого посещения Таджикистана. В эту же компанию входил Алексей Сафаров (брат шаномага Вовчика), охаживавший тогда одну финку и, в конце концов, сваливший в Суоми. Позже, в передовице одной из душанбинских газет я прочел, как некий "финский бизнесмен таджикского происхождения собирается выкупить у города гранитный памятник Ленина на центральной площади, чтобы затем украсить им участок перед своей виллой". При этом называлась какая-то бешеная сумма порядка миллиона баксов. Но Ильич, насколько мне представляется, до сих пор стоит на старом месте (если его не снесли исламисты во время гражданской войны). Были здесь и музыканты, в том числе те, с которыми Яша выступал на разного рода мероприятиях — от свадеб до обрезаний.

Брат одного из этих музыкантов поднимался в то время как звезда таджикского кино, потом занял высокий пост в Союзе кинематографистов СССР, а после распада Союза стал одним из лидеров таджикской оппизиции. По его инициативе в 1979 году московско-душанбинская кино-тусовка сняла совершенно забойный фильм под названием "Телохранитель" (Таджикфильм). Этот фильм является, в буквальном смысле слова, параллельной версией "Сталкера" — как по сюжету, так и по актерскому составу. И вместе с тем — уникальным инспиративным прорывом в тему чингисидовского наследия, которая с 1992 года обрела реальное политическое измерение.

26.2.

Сталкер-2. Всё началось с оттяга. После завершения съемок фильма "Сталкер" творческий коллектив приехал оттянуться в Душанбе. И тут Брат-киношник им говорит: "Ребята, а почему бы нам не поэкспериментировать?" Вот и поэкспериментировали. В фильме "Телохранитель" три главных героя: горец-Пастух (его играет Сталкер), Шейх (Ученый) и красный Комиссар (Писатель). Сюжет вкратце такой.

Красные поймали в горах Шейха — крупного басмаческого авторитета. Теперь его требуется переправить тайными тропами — чтоб не отбили басмачи — в Бухару, в штаб армии, и передать Комиссару. Пастух берется выполнить это задание. Игра начинается. Вместе с тем, у Шайха находится при себе специальная инициатическая тамга, дающая власть над всей Азией. Некая "царица Азии", обитающая в заоблачных снежниках на Крыше мира, посылает за тамгой своих архаровцев, которые рыщут в поисках Шейха. Одновременно за тамгой охотятся и другие автохтонные структуры. По ходу дела проходит инициацию особый магический младенец, призываемый амиром джамаата крепко держать меч Азии.

Фильм представляет собой один из ранних советских "истернов", где авантюрный сюжет закручен на густую мистику и тотальный стеб одновременно. Бешеная природа, крутые горцы, сексапильные красавицы, перестрелки, зависания над пропастью, уходы в последнее мгновение от пуль и облав, обряды посвящения на высшую мировую власть — всё это превращает "Телохранителя" в совершенно культовый фильм, причем элементы истинной азиатской эзотерики делают его в чем-то гораздо интереснее интеллигентски-надуманного "Сталкера". В конечном итоге Пастуху (т.е. Телохранителю), преодолевшему все западни и напасти, удается-таки доставить Шейха в Бухару. Перед непосредственной сдачей его Комиссару, Шейх делает ключевой жест: он снимает с шеи тамгу и передает её профану-Пастуху, ничего не ведающему о её истинном значении

Мораль сей басни в том, что именно Пастух показал себя во всей тусовке наиболее достойным носителем качеств, требуемых от кандитата на высшую инициацию. Политика и советская власть здесь как бы вообще не причем. Главное — личные "онтологические" качества. Вот такой сюжет. "Много званых, мало избранных..."

Сам Брат-киношник тоже делал ленты "под Тарковского". Одну из его работ на национальном материале — "В талом снеге звон ручья" — я видел в Душанбе во время предыдущего посещения таджикской столицы. Нас тогда специально пригласили с Хайдар-акой на премьеру в местный Дом кино. Но "Телохранитель" — неизмеримо круче. Это просто истинный и уникальный шедевр для понимающей публики.

Музобоз. Однажды Яша предложил Ирине выступить вместе с его биг-бэндом на таджикском худои в качестве исполнительницы ориентальных танцев. Ирина местных танцев не знала, но неплохо владела техникой индийского катхака, имеющего сильные персидские корни. На этой базе можно было свободно импровизировать, и она согласилась. В один прекрасный день мы погрузились всей компанией в автобус и наш музобоз отправился в кишлак, где готовилось обрезание двух мальчиков.

Мальчиков тут "режут" в шесть-семь лет, отмечать это событие собирается вся махалля, так что, бывает, гостей собирается до несколько сот человек. Финансируется мероприятие тоже вскладчину, иначе у семьи виновников торжества никаких денег не жватит. Это в кишлаках. В городах нравы чуть скромнее, но тоже выходят далеко за рамки привычных западным людям семейных посиделок.

Еще один волшебный ковер. Мы прибыли на место, ребята разгрузили аппаратуру, нас с Ириной, как заморских гостей, пригласили в дом. Провели по комнатам, показали даже женскую половину, где в платье из золотой парчи и такой же тюбетейке, среди десятка других женщин, восседала какая-то важная матрона, наверное — мать мальчиков. Всё мероприятие, однако, должно было проходить во дворе, где уже стояли по всему периметру огромные столы, ломившиеся от разнообразных яств. Тут же, во дворе, размещались гигантские котлы, в которых готовились плов, шурпо и прочая снедь. Над центральным местом, где должны были восседать "обрезанты" с родителями, висел большой бордовый ковер классической выделки, на котором огромными буквами, мелом, было выведено: "Москва". Здесь же, тоже мелом, был воспроизведен логотип Московской олимпиады из пяти колец и стилизованной кремлевской башней со звездой.

"Вот это номер!" — подумал я, но спрашивать распорядетелей бала о действительном смысле начертанных рун не стал. Человеку, знакомому с восточной ментальностью, особенно в её советском измерении, должно быть и так ясно, что в настоящем случае речь шла вовсе не об Олимпиаде как таковой (которая, к тому же, имела место в 1980 году, а на дворе стоял аж 1986!), но об особой форме симпатической магии, где ключевым понятием была "Москва". Иначе говоря, ковер с такой надписью представлял собой сверхъестественное "окно" в настоящую Москву как "место силы" советоидной мифологии, а олимпийский логотип играл роль своеобразного общепонятного пиктографа этой же самой идеи. Таким образом, худои по поводу обрезания проводился в присутствии "официальных духов", от которых ожидались в дальнейшем защита и благодать, а возможно — и способствование дальнейшей карьере обрезантов. Т. е. всё было очень традиционно, в соответствии со старинной адатной практикой. А какого цвета кошка — совершенно неважно. Главное, чтобы она мышей ловила!

Шариат и адат. Тем временем схак начался. Прочли молитву, сказали "Иншалла" и поехали! Яшин бэнд дал разогревающее попурри из попсы и местных напевов. Мне поднесли пиалу, почти до краев наполненную, как сначала показалось, водой. Ну, думаю, типа минералки для разгона. Поднес к губам — а там чистый арак! Выяснилось, что откровенно ставить на мусульманский стол батлы с бухаловом считается неэстетичным, да и по чину не положено. Отсюда — такой трюк: разливают это дело сначала где-нибудь за кулисой, по-тихому, в чайники, а затем уже выставляют на стол и пьют, опять же, не из рюмок, а из пиал. Причем, пьется, как правило, именно водка или коньяк, но ни в коем случае не вино. Почему? В народной ментальности существует такая идея, что Пророк якобы запретил пить именно вино, а крепкие напитки — формального нет. Это, конечно, противоречит действительным кораническим предписаниям, но в данном случае фольклор, как часть адата, оказывается сильнее.

Катхак по-таджикски. Ясное дело, что с таким чаем народ быстро разошелся. Яша дал Ирине сигнал. Она уже была в униформе, выглядела как классическая персидская танцовщица, и даже мейк-ап был соответствующий. Однако, не доставало главного — тюбетейки! Дело в том, что здесь принято во время перформанса засовывать танцорам деньги под тюбетейку. Нет убора — нет денег! Благо, этот недостаток удалось быстро ликвидировать: кто-то из яшиной труппы дал Ирине свою вышитую памирскую шапочку. Она вышла в центр круга, Яша взял свой хорн, бэнд ударил по струнам, включилась перкуссия, процесс пошел... Для Ирины это было практически первое выступление перед подобной аудиторией, что ее, однако, нисколько не смутило, и даже наоборот — простимулировало. Она очень ловко вытаптывала ритмы, сопровождая их мануальной пантомимой и соответствующими движениями корпуса. Бубенчики на ногах интригующе позвякивали, а длинная юбка и шаль вставали горизонтально во время продолжительных вращений по типу суфийских радений.

Со всех сторон на танцплощадку бросились поддавшие молодцы, включившись в зикр. Время от времени кто-нибудь из них доставал из кармана какую-нибудь купюру, и, покрасовавшись с ней в высоко поднятой руке, или даже обойдя весь круг вдодь столов, подходил, наконец, к Ирине и демонстративным жестом вставлял ей деньги под шапочку. Ирина периодически перекладывала ассигнации оттуда себе за пазуху, в расшитую жилетку, но на "паркет" выскакивали новые плясуны и схак продолжался. Через некоторое время Ирина оказалась набита деньгами буквально по самое горло, а народ всё продолжал расходиться.

26.3.

Магия танца. Традиция пихать деньги танцующему артисту имеет давние магические корни. Смысл здесь в следующем. Танец, как известно, в наибольшей степени, в сравнении с другими видами искусств, связан с экстазом. Экстатическое же состояние издревле рассматривалось как некая одержимость чем-то сверхъестественным, божественным. Таким образом, танцор выступает как медиум-шаман, связующий в момент перформанса этот мир и потустороннюю реальность, а тело его становится вместилищем духа. Стало быть, если мы обратимся теперь к этому духу с какой-либо просьбой, то он может донести ее "до неба", высшим силам. Но для этого духа надо как-то "подмазать". Иными словами, если тело артиста — живой алтарь, то на этот алтарь требуется соответствующая жертва. Роль такой жертвы в данном случае выполняют деньги или любые иные дары.

Издревле считается, что чем выше степень экстаза артиста, чем более он одержим — тем более высокий дух вселился в его тело. С точки зрения философии искусства здесь можно говорить об уровне эстетического совершенства, а с точки зрения психологии творчества — о совершенстве техническом. Чем выше техника — тем выше эстетический и инспиративный уровни соответственно. Таким образом, чем лучше артист выступает (с точки зрения публики, по крайней мере) — тем более он божественен и тем больше шансов, что через него на контакт выходит высокий и могущественный дух.

Люди, выходящие с деньгами к артисту, исполняют часть ритуала умилостивления духа. Во-первых, они сами пляшут, стараясь как бы понравиться духу и одновременно еще более раззадорить танцора, усилить его инспирацию. Этой же цели служит и предварительная демонстрация денег. Чем больше их в руке — тем круче это должно зажигать шамана, от творческого состояния которого зависит, в конечном итоге, финальный контакт с Небом и духами небесной иерархии соответствующего уровня. Кроме того, Небо, по древним поверьям, реагирует в соответствии с щедростью просителя. Отсюда — опять же, стремление дать артисту купюру покрупнее. Хотя в наше профаническое время многие пытаются обмануть высшего судию и идут на чисто внешний эффект, предпочитая пачку мелких купюр одной крупной. Тем не менее, в конечном итоге от перестановки слагаемых сумма не изменяется.

В тот вечер Ирине накидали где-то с полштуки — чуть ли не полугодовую зарплату среднего советского инженера. А потом еще пришли заказы, и она выступала уже не только на обрезаниях, но и на свадьбах, причем — в сопровождении настоящих народных музыкантов, из самой, так сказать, аутентичной среды.

Высшие канализации. Как-то вечером я прогуливался по улице Ленина. Неожиданно встретил Сашу. Присели на лавочку, закурили, разговорились. Саша тоже собирался сваливать из Союза и прорабатывал возможные варианты. Главной его мечтой был Нью-Йорк. Туда же рвался Рыжий. В Городе Желтого дьявола давно обитал один из их югославских приятелей по ВГИКу, маня собственным примером в заповедное, как тогда казалось, Зазеркалье.

— Я, конечно, понимаю, — сказал мне тогда Саша, — что высшая цель — это тишина и спокойствие где-нибудь на природе, где тебя никто не достает и ты можешь заниматься собственными делами, как Рам, к примеру. Однако, прежде требуется пройти через все высшие канализации, так как без этого, опять же, как проклятый, не будешь себя чувствовать полноценно..."

Я был с ним полностью согласен. Высшие канализации манили и меня. Билет ТУДА, в отличие от Саши с Рыжим, уже почти лежал у меня в кармане. Оставалось только паковать чемоданы. Мы зашли с Сашей в бар, выпили водки. Как положено, не из пиалы, а из рюмки. Это был в то время первый душанбинский бар я-ля Вест. "Высшие канализации начинаются отсюда", — подумал я. "Ну, Саша, давай, за всё высшее!..." Мы чокнулись, накатили. И уже очень скоро я, Ирина, Сокол, Вера, Татьяна и еще целый ряд знакомых, не перечисленных в этом списке или этой книге, отправились в долгое жизненное странствие туда, на Запад, откуда, согласно распространенной на Востоке древней легенде, пришло великое знание.